Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто плательщик?
– Я звонил швейцарцам, хотел узнать. Они отказываются сотрудничать. Говорят, что серьезно относятся к финансовым тайнам своих клиентов.
Я рычу. Черт бы побрал упрямых швейцарцев. Достаю дневник и впечатываю «Швейцария + контакт», потом, прищурившись, смотрю на результат.
– Чтобы разговаривать со швейцарцами, нужны швейцарцы, – поясняю. – Я это прочно усвоил. Позвони Генриху Хайнцу, Федеральное управление Швейцарии. Я когда-то ему помогал. Он мой должник.
– Ага, сделаю, – кивает Тоби. – Еще я говорил с Эдвардом Перри, хозяином квартиры Эйлинг. Она платила тысячу семьсот девяносто пять фунтов ежемесячно. Коттедж тринадцать месяцев стоял пустым, пока в октябре две тысячи тринадцатого она не позвонила Перри и не сказала, что хочет переехать на следующий день. Идеальный съемщик, он говорит. Вообще никаких проблем.
Я наговариваю обе суммы вместе с датой на свой диктофон и снова обращаюсь к Тоби:
– Сент-Огастин.
– А, да. Действительно, есть такая частная лечебница – Монастырская больница Сент-Огастин, на Внешних Гебридах. Занимает пять акров на острове Хеллисей. Толку от них как от швейцарцев. Отказываются отвечать, лечилась ли у них Эйлинг.
Он копается в бумагах, которые еще держит в руках, и зачитывает вслух с одного из листов:
– У них на веб-сайте сказано: «Мы предоставляем конфиденциальную стационарную медицинскую помощь самого высокого качества женщинам с психическими расстройствами. Наши эксклюзивные пятизвездочные жилые помещения рассчитаны на 25 пациенток».
Он протягивает мне фотографию. Я всматриваюсь: на снимке – внушительное бетонное здание в обрамлении шишковатых кустов и чахлых деревьев. Местность вокруг уныла и открыта всем ветрам. Горизонт затеняет неприступный серый океан, вода пробита белыми гребнями.
– Секретность покупается за деньги, – вздыхаю я. – Попробуй сунуться к ним еще раз.
Я выхожу из кабинета в надежде добраться до кофе и тут же натыкаюсь на засаду, устроенную Фионой Эллертон из компьютерной службы. Сегодня, отмечаю я, ее украшают стильные очки в толстой оправе и обтягивающие брюки с леопардовым принтом.
– Питер сумел хакнуть флешку Эйлинг, – говорит она; на лице – возбужденные морщинки (как вчера утром, когда мы случайно столкнулись у кофейного автомата). Хотя причиной возбуждения вполне может быть сама Софиина флешка. – Провозился больше двадцати минут, подбирая пароль, – продолжает Фиона. – Видимо, там была действительно сложная комбинация букв и цифр. Но под конец все сошлось.
– Что на флешке?
– Давай ты спустишься и посмотришь сам.
Кофе зовет, но перспектива проследовать за Фионой в ее логово выглядит в два раза притягательнее. Она ведет меня по двум лестничным пролетам в подвал, и обтягивающие брюки морщатся на ягодицах с каждым ее шагом. Составной запах потных носков и кукурузных чипсов «Монстр Мунк» с добавками сыра и лука приветствует мои ноздри, едва мы входим в ее офис. Повсюду большие экраны мигают под жестким флуоресцентным светом. В углу комнаты над компьютерным терминалом склонились два юных Фиониных помощника. Оба с раскрытыми ртами таращатся на светящийся экран. Один трясет головой, губы складываются возбужденным кольцом. Другой, простоватого вида юнец с трехдневной щетиной на подбородке, пучит глаза так, что они, кажется, вот-вот выскочат из-под век.
– Питер, – говорит Фиона, – покажи, пожалуйста, Хансу видео. Скажем, за двадцать четвертое ноября тринадцатого года. Оно яснее всех.
Кажется, я знаю, что сейчас будет.
В ответ юнец фыркает. Затем находит файл, нажимает кнопку и тянется за чипсами.
На экране появляется гигантская кровать. Белые простыни, одеяла и подушки девственной чистоты. В левой части экрана возникает мужчина с портфелем в руке. Одет в темный костюм и стального цвета галстук. Левую руку занимает перевязанный лентой пакет. Мужчина ставит портфель на пол рядом с кроватью и выходит из поля зрения камеры.
– Вот, заглянул по пути в «Хэрродс», – говорит мужской голос; он мне знаком: всего пару часов назад я слышал эти же самые зажатые модуляции. – Подарок к Рождеству, немного заранее.
Вслед за звуком рвущейся бумаги раздается короткий радостный возглас.
– Изумительно! – говорит женщина хрипло и с придыханием. И все же в голосе пробивается оттенок циничного удивления.
– Алый – ведь твой цвет, правда?
– Ох, ты меня балуешь, малыш, – говорит она; голос превращается в сладкое журчание, но я различаю в его глубине притворную нотку. – Обожаю «Ажан провокатер», особенно если хорошо сидит.
– Поиграй в модель, дорогая, прошу тебя.
Женщина возникает на экране и проходит вдоль кровати спиной к камере. На ней халат кимоно, пергидрольные волосы скручены в пучок. В руках коробка, из которой свешивается веревочка красного кружева. Вскоре женщина опять исчезает из поля зрения камеры. Несколько секунд спустя отделенная от тела рука бросает угольно-черный бумажник на тумбочку, а серый галстук – на кровать. Ткань вытягивается на простынях, как длинная рана.
Мужчина снова попадает в объектив. Пиджака на нем нет, две верхние пуговицы на рубашке расстегнуты. Он шагает к стоящему рядом с кроватью холодильнику и достает оттуда бутылку шампанского, украшенную золотой фольгой. Потом придвигается к камере и снова исчезает из виду. Через несколько секунд раздается хлопок пробки и следом – бульканье жидкости.
На экран возвращается женщина минус кимоно. Тело теперь упаковано в прозрачный алый лифчик и символические трусики. Бедра охвачены черными подвязками, чулки держатся на резинках.
Наконец-то я вижу ее лицо. По крайней мере, бо́льшую часть. Верхняя половина закрыта маской из черного кружева. Открытая нижняя выглядит знакомой, хоть кое-что с тех пор изменилось. Подбородок, который я видел в Райском заповеднике, был мертвенно-белым, здесь же, на экране Питера, он пылает знойной решимостью. Лицо на записи кажется более угловатым – она немного поправилась с тех пор, как снималось видео. И если сегодня утром ее губы перекашивала страшная гримаса смерти, то сейчас на них играет опасная многообещающая улыбка.
А еще они покрыты убийственно красной помадой.
– Ты выглядишь ошеломительно, – говорит мужской голос.
Женщина не отвечает. Вместо этого она шествует к кровати и располагается точно в центре экрана. Усаживается на простыни и наматывает развязанный галстук себе на шею. Поднимает руки и распускает пучок на голове – секундой позже белокурые волосы рассыпаются по плечам. Остановив взгляд на какой-то точке за камерой, женщина кокетливым взмахом отправляет волосы за спину. Просовывает между зубов язык и облизывает большой палец – весь, до самого основания.
– Маленькая шалунья, – говорит мужчина, когда она засовывает палец себе в рот. Голос напряжен от желания.
Женщина по-прежнему молчит. Вместо ответа она раздвигает ноги и опускает свой тщательно облизанный палец в ало-кружевную расщелину.